Читать онлайн книгу "Капелька. История любви"
Капелька. История любви
Надежда Алланская
RED. Про любовь и не только
Вере всего шестнадцать, но она уже достаточно хлебнула горя: сестра и мать почти одновременно уходят из ее жизни, и девушка остается совершенно одна с болезненным грудным ребенком – слепоглухонемой девочкой. Время идет своим чередом, и когда малышке исполняется восемнадцать, жизнь все расставляет на свои места: на горизонте появляются те люди, которые раньше имели прямое отношение к больной девочке. Теперь семейные тайны предстают в своем истинном свете.
Комментарий Редакции: Страшно – ведь про жизнь. Финал романа «Капелька» еще долго оставляет в ужасе и удивлении от предложенного сюжетного выверта.
Надежда Алланская
Капелька. История любви
Глава 1
Был вечер летний грешно хмурый
Сражен неистовым дождем,
Когда сошел на берег Бурый,
Один как перст, а не вдвоем…
Блистала каплями веселыми вода,
Давно забыв, что порождена изо льда,
Как таял снег, кипя, и превращался в пар,
В умах, беснуясь, озаряла дар, местами образуя жар…
Зеленая-зеленая трава, омытая свежим дождем, искрилась на солнце. Ее босые ножки стремительно ступали по ней, не останавливаясь ни на миг, словно она желала находиться и там, и здесь, и снова там, и везде сразу. Голова ее была слегка запрокинута вверх, глаза полузакрыты. Она не смогла бы ответить, кем ощущала себя в этот священный миг, лучиком солнца, душистой травинкой, капелькой былого дождя…
В это раннее летнее утро сие юное создание было…всем…
Он застыл у окна с полотенцем в руках, и время для него остановилось. Достигши в жизни многого, понимал, что для полного счастья ему не хватало самой малости, крохи, последней капельки…
Вдруг она неожиданно встала и замерла, смотря прямо перед собой. В какой-то миг он решил, что ее взор устремлен именно к нему, у него сладко защемило сердце. Полотенце выскользнуло из рук, не заметив этого, поднял ладонь, заслоняя глаза от сильно слепящего солнца. И вдруг понял, что это и есть та самая капелька, которой не хватает ему для счастья, и которую он жаждет, ищет долго-долго, не осознавая, всю свою тридцатидевятилетнюю жизнь. Это девушка из его снов, грез…
Пол стал уходить из-под ног. Он испугался, что вот сейчас она исчезнет, и он никогда, никогда в жизни не увидит ее, не испытает того сладостного краткого мига блаженства, коего не ведал до сегодняшнего утра.
Он не видел ее лица. Не мог представить, сколько ей лет, кто она, случайно ли здесь, одна ли. Совершенно не думал об этом, лишь страстно желал приблизиться к ней, взять ее за тонкую изящную руку, и увлечь за собой.
Куда? Туда, куда пожелает, прикажет, куда захотят ступить ее прелестные босые ножки.
Он наденет на них самые красивые, изящные туфельки. Нет. Он будет целовать ее прелестные пальчики…
Нет-нет. Сначала они поженятся. Обязательно…
Он не успел додумать, закружилась голова. К ней бежал со всех ног… молодой человек. Она замирала в ожидании его. Сердце останавливалось, наблюдая, как тот обнимает изумительно тонкую талию девушки, как она, должно быть, улыбается ему, а юноша счастливо отвечает ей тем же…
– Вы кого-то увидели? – женский голос, неожиданно обратившийся к нему, был низким, но вполне приятным. – Вы знаете ее?
Она дышала ему в плечо. От нее веяло только что выкуренной сигаретой.
Он стоял бледным, не сразу пришел в себя. Откликнулся.
– Что? Вы что-то сказали? – произнес, не оборачиваясь.
– Я спросила, знаете ли вы этих молодых людей? – просто повторила она.
– Хотел бы узнать, – не стал скрывать он. – Имя…, – задумчиво промолвил он.
– Кого именно? – уточнила она.
Он недоуменно посмотрел на нее, но вряд ли увидел.
– Ну, да. Конечно. Конечно, – протянула она и смолкла.
– Вы не ответили. Я действительно желал бы знать имя. Имя девушки.
– Ее здесь зовут…, – она осеклась, – хотя вы сами можете величать ее, как вам захочется. Ведь вы уже наверняка ее назвали как-то про себя?
Он покраснел. Ему это было не свойственно. Она грустно улыбнулась.
– Ну, вот, – печально подытожила она. – Я же сказала, что назвали.
– Я бы попросил вас, если позволите…, – он слегка запнулся.
– Хотите познакомиться? – в голосе послышался вызов.
– Это я делаю давно и самостоятельно, – жестко сказал он. – И в этот раз не будет исключения.
– Ну-ну…, – печально отозвалась она, собираясь уйти.
– Я бы попросил вас не приближаться ко мне так близко, – он стоял к ней спиной и не видел, что она уже отходила от него. – Я не выношу сигаретного запаха. У меня на него аллергия. Простите.
– Аллергия? – живо переспросила она, останавливаясь. – Неужели?
– А что вас так развеселило?
– Я вчера только вынесла из вашего номера целую груду…
– Вы ошибаетесь, – перебил он. – Я приехал сегодня утром. Вчера я был…, – он остановился от ее громкого смеха.
– Насколько я помню, – продолжала она сквозь смех, – вы здесь уже целую неделю.
– Да, но вчера, я…, – он снова смолк. Почему он должен оправдываться, где и с кем он был прошлые сутки.
– Вчера в вашем номере дым стоял коромыслом, черт возьми!
– Что вы себе позволяете? – не выдержал он и, наконец, обернулся. Его лицо выражало гнев и нетерпение. Он оцепенел.
– Вера? – наконец, увидев ее, он потерял дар речи.
Она разразилась еще большим смехом.
– Вера, – протянул он. – Откуда ты здесь?
– Как неинтересно, Бурый. Совсем на тебя непохоже. Неоригинально…
– Ты одна? – он все еще не мог прийти в себя.
– В каком смысле? – она смотрела прямо.
– Прости. Я не должен был задавать таких вопросов.
– Ты научился задавать другие? Или освоил чувство долга?
Она выглядела очень усталой. Он молча рассматривал ее. Она не выдержала его пристального взгляда, и, хотя он уже все понял без ее ответа, подтвердила догадку.
– Одна. Всегда, – уточнила она и отвернулась.
– Почему ты отворачиваешься? – ему стало жаль ее.
– У тебя аллергия. Или ты уже забыл?
– Извини. Я же не знал, что это ты, Вера.
– Значит, я могу закурить? – она достала сигарету. – Пройдемся? – не дожидаясь ответа, пошла.
Он не двинулся с места. Взглянул в окно, на поляне было пусто. Он подождал еще немного и быстро пошел… к себе в номер.
Оказавшись в номере, он не находил себе места, все время думал об уведенном. Об этой незнакомой девочке. Словно с ума сошел.
Вот она запрокидывает голову, вот замирает, смотрит…
он снова ловит себя на мысли, что на него, вот… он задыхается от воспоминания, что к ней мчится тот самый неизвестный юноша…
От этого неприятного воспоминания останавливается, застывает. Только сейчас понимает, а точнее не понимает, почему не догадался спросить об этом самом молодом человеке. Ведь дело не в девушке, с Ней он обязательно и легко, он нисколько не сомневался в этом, найдет возможность познакомиться. Дело как раз вот в этом юноше.
Но почему его так заинтересовал юноша? Что такого особенного было в нем, что могло так насторожить? Разве его когда-нибудь останавливала такая мелочь, как наличие другого мужчины рядом с понравившейся ему девушкой? Наоборот, его это только будоражило, увлекало больше, нежели она была бы свободна, как ветер…
Ветер…
Нет. Она не ветер. Она легкое дуновение ветерка, его маленькая невесомая, воздушная капелька…
Капелька…, у него снова защемило сердце.
А этот юноша…, это грубое…
Он не стал додумывать. Буквально вылетел на балкон. Оцепенел на мгновение. Взглянул вдаль.
– О, вы уже появились?! – радостно воскликнул кто-то рядом. В незнакомом голосе слышался легкий акцент.
Он обернулся. Справа от него через стену находилась прелестная далеко немолодая дама. Она была удивительно одета. Во всем воздушном одеянии. И только широкополая шляпа несколько утяжеляла ее наряд.
Он недовольно отвернулся. Но вдруг неожиданно произнес.
– Не хотите искупаться? Вода сегодня прелестна. Я могу сопроводить вас, – выпалил он на одном дыхании и подумал про себя – «Зачем мне нужна эта старушонка?», но усиленно стал ждать, что же она ответит. Он даже успел понервничать, не откажет ли она ему, потом позлиться на себя, но, когда она заговорила, он все забыл.
– Вы даже представить себе не можете, молодой человек, как хочу!
…они шли вдоль берега молча, не обращая внимания на взгляды окружающих, каждый думал о своем. Остановились невдалеке. Он устроил тент, под которым с величайшей осторожностью усадил свою спутницу, испытав при этом такое счастье и блаженство, словно незнакомка обещала ему покой и умиротворение.
Почему-то подумал о том времени, когда сам достигнет вот такого же прелестного преклонного возраста и, наконец, успокоится.
– Вам удобно? – поинтересовался он.
– Благодарю вас. Не беспокойтесь. Я не хотела бы отягощать вас своим присутствием, но…
– Мне это очень приятно. Поверьте, Я приехал сюда отдохнуть. Я очень устал. Устал от того, что…, от того, что, – задумчиво повторил он и смолк.
– Устали от чего?
– От… себя…, – наконец он нашел нужные слова.
Помолчали. Она первой нарушила безмолвие.
– Вы знаете, у меня из окна, ну, да, конечно, и из вашего тоже, такой прелестный вид. Но, когда море рядом…, это ни с чем несравнимо. Его живое дыхание сливается с вашим, и вы становитесь одним целым, словно говорите на одном языке. Языке природы, – она задумалась. Потом продолжила. – Море лечит нас, затягивает наши раны…
Ей не хотелось продолжать вслух. Ее взгляд был глубоко печален. Он не выдержал.
– Я не обижу вас, если предложу вам подойти еще ближе к морю. Пройтись по воде.
Она безмолвствовала. Он собрался повторить вопрос.
– Нет. Нет. Еще рано, – вдруг откликнулась она. – Нельзя так поступать с морем. Я еще не сумела понять, что с ним.
Он очень удивился, но перечить не стал.
– Я не могу расслышать, – тревожно произнесла она, – о чем оно плачет сегодня…
– Плачет?! – невольно вырвалось у него. – Разве это плач?
Он пристально смотрел на морские волны и не понимал, как это мягкое движение воды могло издавать плач, но продолжал внимательно следить за его состоянием.
Он поразился, но… услышал плач. Тоненькую струйку нежного печального плача. Волны накатывались на берег, так же тихо, как слезы текли по юному прелестному личику. Он обмер. Он видел… заплаканный лик моря.
Он ужаснулся, как он посмел предложить вторгнуться в священное откровение моря, безропотно льющего такие печальные и такие громадные горько-соленые слезы …
Они так и не смогли в этот день войти в море. Уходили молчаливо, умиротворенными, в глубокой задумчивости.
Теперь в его сердце навсегда вошли двое, абсолютно не мешая друг другу. Капелька и огромное море. Места хватило обоим.
Но сейчас он был всецело поглощен незнакомкой, неведомо как завладевшей его безраздельным вниманием.
За ужином они говорили беспрестанно, будто знали друг друга всю жизнь. Она, наконец, представилась, и он поразился ее имени. Она – его фамилии, вызвавшей возглас ее искреннего удивления, сродни ребяческому, и он в этот миг ощутил в ней не истлевшую искорку детской восторженности.
Его изумило, как она охарактеризовала свое имя (всего лишь перенеся ударение) добавив при этом, что отчеством с некоторого времени, она не стала уточнять, с какого именно и почему, не пользуется.
Ее лицо, испещренное глубокими тонкими многочисленными морщинами, было утонченно. Трудно было представить ее юной. Черты лица, некогда прекрасные, были несколько вытянуты и заострены. Она уже так давно была в таком возрасте, что не обращала на это никакого внимания. Смотрясь в зеркало с удовольствием и в очередной раз, приводя себя в прелестное состояние, доводила свой вид до определенного совершенства, что ей, несомненно, удавалось.
Она всегда была одета изысканно. Украшения неизменно дополняли ее наряд. Цвета она выбирала соответственно летнему времени. Цвет моря, листвы деревьев, неба. Все легкое, изящное, как воздух.
– Вы не откажете мне в любезности потанцевать с вами, – промолвил он, задумчиво глядя на танцующие пары, и встал.
– Да, да, непременно, – согласилась она, промокая салфеткой губы. – Вот только я приведу себя в порядок. И, если вы не передумаете, я…
Он уже не слышал. Машинально он помог ей встать, протянув руку для опоры, но, когда она собралась опереться, чтобы он проводил ее, он устремил взгляд на дверь и застыл. Едва сделав шаг, девушка, та самая девушка, которую он нарек про себя Капелькой, стояла и смотрела на него. Он онемел.
– Молодой человек, молодой человек, – спутница трясла его за руку. – Я опять забыла ваше имя.
Но он уже не слышал ее. Он был во власти вошедшего тоненького чуда.
– Бурый! – прозвучал грубый голос рядом. – Его все звали так. Только Бурый. Ему всегда нравилось это.
Веру, которая произнесла его фамилию, он услышал сразу. Он обернулся, увидел ее печально улыбающуюся сзади и застыл.
– Откуда ты здесь? – ничего несуразнее он не мог произнести, но интонация, с которой он сказал это, была еще дурнее.
– Как неинтересно, Бурый. Как неоригинально…
Услышал он те же слова, которые она произнесла при их первой встрече в вестибюле гостиницы. Вера потянулась за сигаретой. Он, словно пьяный, отвернулся, перевел взгляд на то место, где стояла Она, и проклял все на свете. Девушки там не было.
– Нет, нет, нет, – запротестовала немолодая дама. Она уже снова сидела. – Фамилия – это слишком громко. Я бы даже сказала оглушительно. Для моего слуха. Надо имя. Имя – лекарство для души. Сколько раз произнесете имя, столько раз душа петь будет. Вы не повторите ваше имя? Я постараюсь запомнить.
Он все еще смотрел на то место, где совсем недавно стояло прелестное создание. Он начал медленно оборачиваться, ища Ее глазами.
– Бурый, ты можешь уважить человека и назвать имя! – Вера грубо дернула его за руку.
– Имя? – растерянно переспросил он. – Я не знаю имени, – он растерянно сел.
– Вы что, забыли свое имя? – дама с интересом заглядывала ему прямо в глаза.
– Что? Имя? – он никак не мог понять, чего от него хотят.
– Да, – повторила она, – ваше имя, к сожалению, я не запомнила его.
– Ренат. Мое имя Ренат. Я не называл его вам. Я…
– Где-то я уже слышала…
– Редкое имя, – Вера закашлялась. – Вы его непременно теперь запомните.
– Да. Да… Ренат. Я запомню. А вы не забыли мое? – испуганно спросила, она, уж, было, желая уточнить, как он перебил ее.
– Никогда. Я, Изольда, ваше имя на всю оставшуюся жизнь запомню.
Изольда улыбнулась и протянула ему руку. Он помог ей встать, и они двинулись по залу. Вера с тоской смотрела ему вслед.
У Рената защемило сердце, когда он услышал живую музыку. Он обернулся на сцену и замер. Она, Капелька, стояла босиком и играла на флейте. А за роялем сидел тот самый юноша, которого рано утром ждала, бегающая по зеленой-зеленой траве и поразившая его своим неповторимым природным естеством юная девушка.
Он понимал, что теперь девушка никуда не денется. Он знал, где ее искать, но не мог дождаться последних шагов Изольды, чтобы освободиться и бежать, бежать к сцене…
Но Изольда, словно нарочно, еле – еле передвигала ноги.
Потом остановилась со словами, – Давайте послушаем. Это чудо, это просто чудо. Давно я не слышала таких грустно щадящих звуков. Это не простая музыка, это мелодия небес…, – она говорила что-то еще…
А он успел возненавидеть и эту немолодую женщину, и ее немощность, и ее навязчивое общение, но каким-то чувством понимал, что уже не может без Изольды, словно сам был тоже сотворен изо льда, и боялся заледенить эту маленькую изящную нежную Капельку.
И, когда Изольда, наконец, выскользнула из его рук, далее было неприлично пользоваться услугами мужчины, он, к своему удивлению, не тронулся с места, а стал смиренно дожидаться ее возвращения.
Стихла музыка, а он все стоял, не смея заглянуть в зал. Он представлял, как девушка вновь готовится играть. Как она смотрит на юношу, он делает ей знак и вновь звучит невинная музыка ветра и дождя.
А может быть, сейчас взойдет ослепительное солнце, которое согреет всех своими нежными лучами, растопит беды, печали…, или заставит забыть: все радости и горести, позовет в даль неведомую, поднимет со дна души забытое, но тщетно рвущееся на свободу, как тогда в далекие времена, когда чудилось, все только-только начинается…
Он не заметил, как напружинился в ожидании…, но было тихо. И вдруг загремела, во всяком случае, так показалось ему, что именно гремела музыка. Затем послышались слова обычной песни. Но ему было непостижимо, как музыка разнилась со словами. Он не улавливал слов. Отказывался понимать их изорванную суть. Словно все было вперемешку, вразнобой. Вот раздается музыка, вот на нее накричали слова, вот музыка принялась убегать, слова метнулись за нею: музыка, слова, слова, музыка…
Ренат прикрыл уши руками, но песня била наотмашь, без труда просачиваясь в него. Стоял бледным, его подташнивало и качало. Он не заметил появление Изольды.
– Что с вами? Что с вами? – в испуге она не могла вспомнить его имя. Заметив, что он не реагирует, выкрикнула, – Что с вами? Бурый! Бурый, вы меня слышите? – ее акцент был ужасен.
Испуг сделал ее слова неузнаваемыми. Если бы не его фамилия, он бы не понял, что с ним говорят на родном языке. На фамилию Бурый реакция была мгновенной.
– Меня зовут Ренат. Изольда, вы забыли. Меня зовут Ренат, – тяжело произносил он. Почему-то ему не хотелось на сороковом году оставаться только Бурым.
– Да. Да. Ренат. Ренат, – повторила Изольда, пытаясь запомнить. – Я не забуду. Я не забуду, – заверяла она и никак не могла придумать подсказку, чтобы имя снова не выпало из ее памяти.
Ему тоже ничего не приходило на ум, чтобы помочь ей в этом. Ренат и Ренат. Он никогда не задумывался, что кому – то нужно запоминать это имя. Он и не догадывался, что все еще был Бурый, но уже не хотел этого.
Он мгновенно представил, как будет называть себя этому удивительному юному созданию. Она, конечно, сразу запомнит его имя. Он и не сомневался в этом. У молодых память цепкая. Особенно, если им кто-то понравится. А он не может не понравиться. Было бы удивительно, если бы он когда-нибудь кому-то не понравился. Вот даже Изольда без ума от него. А на ее счету немало пронеслось мужчин.
Он поймал себя на мысли, что наверняка выглядит юношей в глазах немолодой, но все еще удивительно притягательной особы. Довольная улыбка гуляла на его губах, когда он услышал.
– Вы уже далеко не молодой человек, чтобы так поступать со своим здоровьем. Вам теперь его по крупинкам очень бережно собирать надо…
Как сквозь сон услышал он ее старческий голос. Они медленно, медленно пошли.
– Вы думаете, что молодость вечна. Нет, – печально вздохнула она. – Далеко не так. Она ураганом проносится за секунду. За долю секунды. И вот вы уже замедляете шаг, речь, движения, мечты ускользают из-под ваших ног, а вы все еще надеетесь, что вот сейчас, сейчас, еще немного и вы ухватите то, ради чего жили, то, что давным-давно было щедро даровано вам и безжалостно, безвозвратно, без какого-либо раскаяния растоптано, распылено, разбросано вами…
Он слушал Изольду сквозь шум, который напоминал гул откатывающих и накатывающих волн, а ее речь еле-еле пробивалась сквозь бьющие о песок морские волны, ее слова были брызгами ото льда, которые накрывали его с головой, обдавали холодом и бросали в жар одновременно.
Он не чаял, когда они войдут в зал. Он сейчас мог думать только о Ней.
В какой-то момент ему показалось, что вот сейчас они пройдут с Изольдой к своему столику, а там будет ожидать их Она…
Он оцепенел. За их столиком сидела…Вера. Она беспрестанно курила, пепельница была полна, успела опорожнить уже половину бутылки вина, но была относительно здрава.
Сцена была пуста. ЕЕ нигде не было.
Он галантно проводил к креслу Изольду, помог ей сесть и тяжело опустился на свое. Только сейчас он ощутил себя древним-предревним стариком. Ног не чувствовал, руки дрожали. Он взглянул на Изольду. Она пристально смотрела вдаль. Она явно кого-то ждала. И встрепенулась, когда к их столику подошел юноша, который перед этим играл на рояле, а девушка – на флейте.
– Добрый вечер, мадам, – улыбнулся он.
Она ответила ему кивком.
– Здравствуйте, – поприветствовал он присутствующих и не обратил внимания на то, что ему не ответил ни один из них.
Ренат не сводил с юноши взгляда, пристально изучая его.
Вера сидела, глубоко задумавшись, и очнулась только тогда, когда молодой человек задал вопрос.
– Мадам, вы хотите, чтобы мы сыграли вам еще? – он все также приветливо улыбался.
Изольда снова кивнула. Но вдруг, взглянув на Веру, успела дотронуться до руки молодого человека, и отрицательно покачала головой, потом, приложив руку к сердцу, ответила ему долгим-долгим поклоном.
Молодой человек поклонился в ответ, мельком взглянул на сидящих за столом и, не прощаясь, ушел.
Вера потянулась к бутылке, взгляд Изольды откинул ее руку, точно от огня и она от досады выкрикнула.
– А вот Бурый совсем не пьет! Правда, Бурый?
– Неправда! – воскликнула Изольда.
От неожиданности он вздрогнул.
– Мы сейчас будем пить виски, – продолжила Изольда. – Виски со льдом!
Вера поежилась. Ей вдруг стало очень, очень холодно. Изольда повернулась к Ренату, хотела что-то произнести, но снова не смогла припомнить его имя.
– Да Бурый он! – с раздражением произнесла Вера. – Нечего даже вспоминать! – зло выкрикнула она.
– Нет. Нет, – запротестовала Изольда. – Я запомню. Я все равно запомню. Я где-то слышала, что-то наподобие. А вы мне напишите, – попросила она, обернувшись к Ренату.
Она покопалась у себя в сумочке и достала листок и ручку.
– Большими буквами, пожалуйста.
Ренат принялся писать свое имя и почему-то начал с фамилии. Хохот Веры раздался на весь зал.
– Я же сказала, что он Бурый, – она захлебывалась от смеха.
Изольда наклонилась, придвинула к себе листок и одними губами прочла фамилию.
– А теперь, пожалуйста, имя, – попросила Изольда. Она снова протянула Ренату листок.
Ренат не двигался.
Он увидел Ее. Он поедал глазами девушку. Она, Капелька, стояла так близко, что он не мог не любоваться ею. Она смотрела мимо него, но у него сердце обливалось кровью. Изольда насильно вложила в его руку листок, но он и не собирался писать. Вдруг он громко на весь зал произнес.
– Мое имя легко запомнить. Ренат, – еще громче сказал он, – меня зовут Ренат, – он поедал девушку глазами.
Девушка не шевелилась. На ее отрешенном лице не было никаких мыслей. Казалось, она задумалась так глубоко, словно была не здесь.
Он не решился больше повторить свое имя. Положил листок на стол, прочел с раздражением про себя свою фамилию и надписал над ней свое имя. Задумался, глядя на него.
«Интересно, – подумал он. – Ренат Бурый. Неплохо звучит. Однако, Бурый Ренат, – это уже насмехательство. – Так вот чего он всю жизнь боялся, – подивился он своим мыслям. – Бурый Ренат… Бурый…надо же…», – еще раз поразился он.
Когда он поднял глаза, девушки не было.
Словно в тумане он протянул Изольде лист. Она взяла его, пробежала глазами и вскрикнула от неожиданности, перевела взгляд на Веру, та вся зарделась, потом встала и резко выскочила из-за стола.
На следующее утро Изольда срочно уехала, и Ренат остался один.
Он сидел на берегу моря и тоскливо смотрел вокруг, сквозь окружающих его людей, когда услышал, что его зовут. Он обернулся, никого не увидел, посчитал, что ему показалось, как вдруг перед ним оказался тот самый юноша.
Юноша улыбался во весь рот, его ровные белоснежные зубы поражали белизной и правильностью. Ренат в мгновение ока возненавидел его ослепительную улыбку. Почему-то он посчитал ее неестественной, хотя в глубине души позавидовал его открытой жизнерадостности. Сам он уже давно так оптимистично не смотрел на мир.
Между тем юноша обращался к нему вежливым вопросом.
– Ренат Родионович, вы не знаете, где мадам?
Ренат отвернулся, пробурчав.
– Уехала.
Какого же было его удивление, когда юноша, как ни в чем не бывало, снова спросил.
– Простите, Ренат Родионович, вы не знаете, где мадам?
Ренат обернулся и посмотрел на него удивленным взглядом. Затем почему-то неопределенно пожал плечами и, не успев ответить, увидел, что юноша уходит.
– Молодой человек! – позвал его Ренат. Но юноша не оборачивался. – Молодой человек! – Ренат уже кричал, но юноша спокойно удалялся.
Какая-то женщина остановила его, показав, что его зовут. Он обернулся и посмотрел в сторону Рената. Ренат махнул ему рукой, юноша возвращался. Он подошел и молча смотрел на Ренат.
– Изольда уехала. Утром, – уточнил Ренат. – Не хочешь присесть?
– Куда? – юноша был не на шутку взволнован. По лицу пошли пятна.
Ренат был потрясен его реакцией, но, как можно спокойнее, ответил.
– Садись сюда. Я подвинусь.
– Куда она уехала? – юноша впился в него взглядом. – Вы не знаете, куда она уехала? – по всему было видно, что он не может больше ни о чем думать.
– Я не знаю, – растерялся Ренат. – Я не задавал такого вопроса, а она не уточняла.
– Вы должны остановить ее, Ренат Родионович, – юноша был очень взволнован.
– Можно просто Ренат, без отчества, – подсказал он, считая, что это будет вполне уместно. Ведь зовет он Изольду Изольдой, а между ними разница намного больше.
– Это безумие! – горячо продолжал юноша. – Мадам много лет. Она не понимает, что…, – он осекся. – Поговорите с ней. Она одинока. Она привязалась к вам. Она послушает вас. Пожалуйста, помогите, прошу вас. Вы не можете отказать, вы очень добрый, внимательный. Я видел, как она смотрит на вас, а вы – на нее, – он смолк в ожидании ответа.
Ренат оцепенел. Он не понимал, какая опасность нависла над Изольдой, но всем сердцем желал ей помочь.
Он мчался по жизни почти сорок лет, пробегая десятки, сотни людей и ни разу никому из них не потребовалась его помощь. Не потребовалась? Он был потрясен. Не может такого быть. Не может такого быть, чтобы он, впервые остановившись, мгновенно оказался нужным. Значит, он пробегал всех, всех, кто нуждался в нем. Если б он не остановился, он пробежал бы сейчас и мимо Изольды, и мимо этого юноши, и…, он испугался, Капельки…
Он очнулся. Юноша ждал ответ. Он видел, что творится с человеком, к которому он обратился, и почему-то понимал, что взрослый мужчина не может не откликнуться на зов несчастных людей.
– Извините, – Ренат подбирал слова, – почему вы считаете, что Изольде грозит опасность? Кто может посягнуть на старого человека? Она, что, очень богата и ей приходится скрываться от кого-то?
– Нет. Дело совсем не в этом. То есть да. Она очень богата. Но она создала фонд, самостоятельно распоряжается им и защищена юридически.
– Тогда, в чем дело? Простите, мне неудобно обращаться к вам без имени.
– Меня зовут Ян. Можно просто А.
– Как просто А?
– Я не слышу. С самого детства, точнее с рождения. Я хорошо понимаю по губам. А когда не умел говорить, то говорил один звук А, вот и привык к нему, как к имени. Но, если вас смущает, зовите Ян. Мне будет очень приятно.
Ренат потерял дар речи. Он вспомнил, как юноша божественно играл на рояле. Ян понял, что ввел человека в оцепенение.
– Да. Я умею играть на рояле. Я играю, сколько себя помню, и даже раньше. Три года родители не понимали, что я глух. Они не поверили врачам, когда узнали это. Я музыку вижу и слышу… своими…, ну, не важно. Мадам нашла меня десять лет назад. Я начал отлично говорить, она сказала. У меня был репетитор. У меня есть дочь, – вдруг неожиданно признался он. – Она и видит, и слышит, и говорит, – его глаза сияли.
У Рената стучало в висках. Он не мог осмыслить то, что на него обрушилось. Ян понял это по-другому.
– Я понимаю. У вас тоже есть дети. Они всё умеют и для вас это нормально. Также нормально, как видеть над головой небо, солнце, слышать, говорить. Вы не понимаете таких, как мы. Вы не знаете, что такое ждать рождение ребенка и умирать от мысли, что он может родиться без того, что даровано всем, – он смолк.
Было видно, что он пережил в ожидании своей дочери. Он немного успокоился и продолжил почти отрешенно.
– Вы бежите от нас. Прячетесь. Создаете специальные школы – интернаты, чтобы не видеть, не слышать и не знать нас, словно мы заразные. Это же не инфекция, она не передается по воздуху.
– У меня нет детей, – неожиданно для себя произнес Ренат.
Ян сидел задумчиво, грустно смотря перед собою вдаль. Ренат дотронулся до его руки. Ян обернулся.
– Я один, Ян. У меня нет детей.
Ян удивленно вскинул брови. Он еще раз внимательно посмотрел на Ренат и вдруг глухо произнес.
– Откуда вы знаете?
– Что знаю? – не понял Ренат.
– Откуда вы знаете, есть или нет у вас детей? – Ян был серьезен.
Ренат не успел возразить, как Ян продолжил.
– У нас у половины интерната в графе отец стоял прочерк. Может вы прочерк?
– А может, я не имею возможности иметь детей? – в голосе Рената слышался вызов.
– Нет. – Ян был категоричен.
– Почему так уверен?
– У людей, которые не могут то, что могут другие, в глазах застыл немой крик – вопрос. А у вас в глазах…, – он не стал продолжать, отвернулся.
Ренат подождал и не выдержал. Он мягко тронул Яна за плечо.
– У вас глаза…, – юноша замолчал, но тут же продолжил. – Я бы на вашем месте поискал своего ребенка. Или детей.
Ренат побледнел. Он ожидал чего угодно, только не такого ответа. Лучше бы он не спрашивал.
Теперь Ян смотрел на облака. Ренат на море.
– Так что угрожает Изольде? Вы не объяснили, Ян, что угрожает Изольде? – забеспокоился Ренат.
– Она может умереть, – глухо откликнулся Ян.
– Как умереть? – Ренат видел, что женщина стара, но далеко не при смерти, как сразу, только взглянув на нее, определил он. Возможно, он ошибался.
– Изольда смертельно больна? – он был искренне потрясен, как тщательно скрывала женщина свою близкую кончину.
Ян отрицательно покачал головой.
– Нет. Она здорова. Ну, конечно, как может быть здоров человек в таком преклонном возрасте.
– Тогда что вас беспокоит?
– Дело в том, что мадам…, – юноша подыскивал слова.
– Ян, вы словно из другого века. Мадам. Мадам. Зовите ее как-нибудь по-другому.
– Я не могу. Я привык. Это сценический образ. Так хотела мадам.
– Ну, хорошо, – Ренат терял терпение. – Я слушаю. И, пожалуйста, Ян, умоляю, без предисловий. Я устал от намеков и напускного страха.
– Хорошо. Я скажу все, как есть. Только вы мне должны пообещать, что не выдадите меня. Мне жалко обеих. Я понимаю, что…
– Ян, – перебил Ренат. – Говорите же, иначе я, – он отвернулся и потерял дар речи.
По берегу шла Вера под руку с…
Увидев девушку, Ренат позабыл обо всем на свете. ОНА глядела далеко перед собой. Ренат вскочил. Ноги его стали ватными. Девушка была в легком воздушном платье, которое струилось по ее совершенному телу. Вера была серьезна и направлялась прямо к ним. У Рената подкосились ноги, он не мог двинуться с места, слишком велико было чудо, идущее ему навстречу.
Он не успел оглянуться, как Капелька уже принадлежала Яну. Юноша тоже давно заметил девушку, он вскочил, подбежал к ним, легко перебросил руку девушки на свою и, пока Ренат приходил в себя, уводил девушку по берегу моря в противоположном направлении.
– «У меня есть дочь», мгновенно промелькнули слова Яна. Тогда почему он с…НЕЮ?
Ренат остолбенел. Неужели у этого небесного создания есть дочь? Он был в ужасе. И неизвестно, что испугало его, что у нее есть ребенок, или то, что этот ребенок не его, и он безнадежно опоздал…
Тем временем Вера стояла и с печалью наблюдала за ним. Он очнулся. Взглянул на застывшую в ожидании женщину и понял, что она единственная, кто может ему помочь, все объяснить, чтобы он не сошел с ума от ревности и внезапно вспыхнувшей любви.
– Вера, – простонал он.
– Сядем, – предложила она.
Он послушно сел.
– Вера, – он сходил с ума, и она видела это.
Когда-то то же самое было с нею при встрече с Ренатом.
– Когда ты уехал тогда…, я думала, мир перевернулся. Я не хотела жить…
– Вера, не надо. Прошу тебя. Прости. Я не виноват. Я не умел тогда… любить. Я не представлял, что это такое.
– Ну, ты мог, хотя бы написать, чтобы я не ждала тебя. Чтобы я не надеялась. Одно слово, одно только слово, и я…, я бы пережила. Я не из тех женщин, которые могут ждать всю жизнь, когда им сказали – нет. Но ты не сказал этого слова, ты не сказал нет. Я понимаю, это и было отказом. Твое молчание. Но я тогда была так молода и наивна, что ждала именно этого слова. Я была настолько глупа и не представляла, что мужчине легче сбежать, чем просто произнести слово – нет, прощай, не жди, не вернусь, не надейся…, – она смолкла.
Он молчал и ждал. Ждал, что вот она сжалится над ним и…
Но она безмолвствовала. Она не могла говорить, она плакала.
– Вера, я… полюбил. Впервые в жизни. Я умираю по ней. Вера, я люблю эту девушку. Прости. Она нужна мне. Я не уеду без нее, не смогу… – прошептал он. – Вера…, – он замолчал, но его глаза кричали болью.
Вера потрясенно смотрела на него, словно видела впервые. Он ждал.
– Вера, – молил он, понимая, что именно она должна ему помочь.
– Как ты можешь любить ее? – задохнулась она. – Ты впервые видишь ее. Ты ничего, ничего не знаешь о ней. Ты даже не знаешь, как ее зовут.
– Скажи. Я сейчас побегу за ней. Я догоню их. Я буду шептать ее имя, она не может не услышать, не может не увидеть, как она нужна мне…
Вера держалась рукой за голову. Он был бледен.
– Хорошо, – с трудом промолвила она. – Я назову ее имя, если ты так желаешь этого. Но ты должен знать, что это единственный самый родной и дорогой человек для меня. Это моя… дочь.
– Дочь? – он был растерян. – Она тебе дочь? – он с трудом улавливал ее слова.
– Ты понял? Ты понял? – она не знала, как защитить от него невинное создание. – Она – моя единственная крошечка.
– Да. Да, Вера, – он все еще был протрясен. – Никогда, клянусь тебе, никогда не обижу ее.
– Сколько таких слов я слышала от мужчин. Нет. Они говорили не мне, они говорили о моей дочери. И ни один, ни один…, – она не стала продолжать. – Ты, думаешь, я всегда пила?
– Вера, – он нежно взял ее за руку. Она не заметила.
– Когда они узнавали о ней всё, ни один из них не сделал больше и одного шага. Я, думаю, ты не исключение, – она говорила устало и хрипло.
Он встал. Он был готов. Готов бежать. Одно ее слово, и он…
– Ренат! – воскликнула она, боясь, что не успеет сказать то, о чем, как она поняла теперь, он не догадывается, – ты хочешь знать ее имя?
Она хотела задержать его на несколько секунд, чтобы успеть сказать главное, всего на несколько секунд, чтобы успеть сказать…
Что-то кольнуло в его сердце. Он почувствовал недоброе. Что он сейчас что-то услышит такое, от чего его мир навсегда станет другим. Он в напряжении ждал. Вера пристально взглянула в его лицо и произнесла с некоторой запинкой.
– Ее зовут…Рената…
Сначала он и не понял, что произошло. Лишь осознал, что не может двинуться с места. С тоской безумными глазами он молил о пощаде небо …
Взревело море мудрое торжественной кантатой,
А он, немея, превратился в слух,
Когда сквозь гул услышал снова он – ее зовут Рената!
И пожалел, что слышал, видел, чувствовал и не был глух…
Глава 2
Что ночь, что день, что полночь, вечер…,
Что ветер, скалы, солнце, облака,
Когда уже хрипит душа и снова нечем
Слез горьких удержать, дрожит предательски щека…
Он не выходил из номера три дня.
Дверь на второй день взломали, так как он не откликался. Он не заметил. Не видел, не слышал, не понимал. Вера не отходила от него ни на шаг. Пыталась ухаживать за ним, покормить. Она что-то говорила, он смотрел, видел, как открывается и закрывается ее рот и ничего, ничего не слышал. Звуки, которые произносила она, были ему незнакомы. Он не понимал их. Она плакала, он не видел. Он смотрел сквозь нее и ничего не чувствовал.
Время от времени заходил Ян. Он метался по комнате. Отмерил тысячу шагов от кровати к окну и наоборот. Иногда он останавливался перед ним и пытался ему что-то объяснить. Ян говорил горячо и размахивал руками. Он не мог докричаться до него. Потом заламывал руки и утихал. Присаживался на кровать, держался рукой за грудь и не мог ничего придумать. Долго-долго сидел рядом, страшно качаясь из стороны в сторону.
Вера уже не плакала. Она была в шоковом состоянии. Она смотрела прямо перед собой и застывала от ужаса, устремленным вдаль мертвенным взглядом.
Приходило несколько врачей. Никто ничего не мог сказать определенно. Случай был далеко неординарным. Пытались связаться с родными. Звонили в его квартиру, нашли телефон через милицию, никто не откликался. Сотовый телефон был разряжен. Никто за это время не позвонил ему, не поинтересовался им.
Все ждали Изольду.
На четвертый день кто-то из отдыхающих, видя, как он, шатаясь, словно пьяный, брел по коридору, держась за стены, произнес фразу, которая означала, что мужчина сделался слепоглухонемым, поэтому он никого и ничего не слышит, и не видит.
У Веры остановилось сердце. Когда ее привели в себя, с ней случилась истерика. Она вырвалась из нескольких пар рук, подскочила к Ренату и завизжала ему в лицо. Она сначала что-то кричала ему на высоких тонах, а потом завизжала, как визжат насмерть перепуганные дети.
Ренат застонал и… закрыл уши ладонями. Вера, в изнеможении уронив руки, на ватных ногах выходила из номера.
Изольда приехала поздно ночью. Измученная, уставшая. Прошла к себе в номер, не включая свет, повалилась на кровать. Спала она долго. С открытой, точнее незапертой дверью. Проснулась внезапно, точно кто-то окликнул ее, смотрела перед собой и долго не могла прийти в себя.
Поохав, она с трудом приподнималась. Костюм, в котором спала, был изрядно помят. Шляпка валялась на полу. Сумочка рядом.
Изольда простонала от сильной рези. Все тело болело, словно ее побили. Каждая косточка давала о себе знать сильным покалыванием, в некоторых местах ее простреливало или дергало. Тело кричало и вопило на разные голоса: ломило, кололо, жгло, выворачивало наизнанку, терзало спазмами и отвратительно вероломно ныло.
Горькая внутренняя усмешка, ну, значит, я еще жива, слегка приподняла настроение.
Морщась от боли, она старалась снять с себя костюм. Замок на юбке не поддавался, пальцы не слушались, когда она пыталась расстегнуть крохотную молнию. Наконец, ей удалось это, и она перешла ко второму предмету своего убранства. Благо наверху была всего пара пуговиц.
Одержав очередную победу, юбку швырнула в одну сторону, пиджак – в другую, и крикнув из последних сил самой себе: – Мадам! Ванна подана! – шатаясь от изнеможения, проковыляла в ванную комнату…
Так и усевшись в неглубокую ванночку в оставшихся вещах, включая воздушную небесно-голубого цвета блузку, врубила на полную мощь, ревущую полнотой жизни так ею обожаемую ледяную воду…
Взревела громкой шумной музыкой вода,
С тобою вместе мы, Изольда, изо льда!
Известие о том, что случилось с ее соседом по номеру, повергло Изольду в угрюмость. Она долго не понимала, что могло стрястись за столь краткое время ее отсутствия. Но, узнав, что это произошло в день ее отъезда, долго не могла прийти в себя, искренне сожалея, что не взяла молодого человека с собой, как намеревалась это сделать в самом начале.
Она обстоятельно пытала Яна, все более и более запутываясь в его рассказе. Она не могла понять, отчего Ян оказал внимание незнакомому человеку. Ее весьма удивило, что юноша называл ее бывшего спутника по имени и отчеству. Ведь для чего-то он узнавал его полное имя? Неужели только для того, чтобы посидеть с ним на пляже? Она терпеливо еще и еще допытывалась у Яна, о чем они говорили, и Ян снова и снова вынужден был подробно описывать их разговор, не затрагивая тех слов, которые касались мадам.
Изольда хмурилась, когда слышала откровенное издевательство Яна по поводу якобы имеющихся у Рената Родионовича (она вновь поразилась осведомленности полного имени в прошлом незнакомого ему человека) детей, о которых он мог не знать. Но понимала, что это не то. Мало ли от кого это можно было услышать за такое количество продуктивных мужских лет.
Улыбалась, когда слышала про сценический образ, согласно которому он называет ее мадам.
Но, когда речь зашла о Вере, она предельно насторожилась.
– Ты слышал, о чем они говорили, Ян? А, ну да, – спохватывалась она, понимая, что для того, чтобы он слышал, надо было говорить при нем, когда Ян мог видеть их губы. Но была приятно поражена его следующими словами.
– Нет, мадам. Я не слышал. Я видел.
– Видел? – удивленно переспросила она.
– Да. Я оборачивался, – пояснил Ян. – Они говорили недолго. Сидели не рядом.
– Как не рядом?
– Они хотели видеть глаза, – рассказывал Ян. – Он о чем-то просил. Просил всем телом. Она не хотела. Не хотела помочь. Он вскочил, хотел бежать, нет, лететь…, а потом он обмяк, словно его ранили, смертельно ранили, а он не верил, но потом поверил или не поверил, но рухнул…всем телом. Он не взлетит теперь. Он все крылья переломал, мадам.
– Он упал? – Изольда была испугана.
– Нет. Он падал долго. Он летел вниз, и его качало…
– Что? Что было потом? – Изольда напряглась. Она поняла, что сейчас, вот сейчас она узнает причину его заболевания…
– Ната застонала, – продолжил Ян, – и я переключился на нее. Ее лицо было сморщено от сильной боли. Я даже почувствовал, как это было больно. Это было очень, очень больно, мадам. Не телесно. Я не умею выразить.
– Что с ней случилось? Она порезалась?
– Я тоже так думал. Я проверил ее ноги. Она не могла идти, но ноги и все пальчики у нее были в порядке. Я не мог ошибиться. Но она не могла идти. Я нес ее на руках, мадам. Всю дорогу. Она плакала…
Яна трясло.
– Плакала…, – изумленно прошептала Изольда. – Ты раньше не видел, как Ната плачет? Тебя потрясло это, Ян? Ян! А! А-а!!! Ты меня слышишь? – забеспокоилась она.
– Нет. Я никогда не видел Нату плачущей. Мадам, мадам, она не просто плакала.
– Она, что, рыдала? У нее тряслись плечики?
– Нет, мадам. Она тихо плакала, но слезы ее были…, она плакала… красными слезами, мадам.
Лицо Изольды стало белым.
– Мадам, мадам! Что с вами, мадам?
– Ничего. Ничего, Ян. Пройдет. Где сейчас девочка? Вера, я слышала, не отходит от больного.
– Ната одна, мадам. Ни с кем не говорит. Я имею в виду, никого не хочет видеть. Я имею в виду, она закрывает все двери. Отталкивает. Толкается, – Ян путался в словах.
– Вы с ней больше не общаетесь?
– Нет. Она не хочет.
– А музыка? Ее не интересует даже музыка?
– Она сломала флейту, мадам.
Изольда невольно вскрикнула, испуганно закрыла рот ладонью, да так и сидела, совсем забыв о юноше, больном Ренате, Вере, да и вообще обо всем на свете…
Уже было темно, она все не включала свет. Попыталась представить, что оглохла, ослепла и онемела. Невольно мелькнула мысль, лучше бы умереть. Она громко застонала и, приняв снотворное, как и была в одежде, замертво уснула.
Когда она проснулась, у ее постели сидела Вера. По всему было видно, что она не спала всю ночь.
– Что-то случилось? – Изольда попыталась привстать.
– Нет-нет, – успокоила ее Вера. – Не беспокойтесь, лежите. Вам надо отдохнуть. Вы неважно выглядите.
– Вы тоже, Вера.
– Я не сомкнула глаз всю ночь. Все думала, думала, – Вера была бледна, но настроена категорично. Она тяжело поднялась со стула, прошла к окну и застыла.
– Вы на что-то решились? – не дожидаясь ответа, Изольда откинула одеяло и встала.
Ее качнуло. Вера не видела, она глядела на небо. Изольда, держась за кровать, медленно усаживалась снова.
Вера отошла от окна и присела на кровать рядом. Изольда поняла, что разговор будет трудным.
– Я очень благодарна вам, что вы откликнулись на мое письмо. – Она чуть не произнесла мадам. И вздрогнула.
От Изольды не укрылось это.
– Вот уже третий год вы, Изольда, приезжаете к нам. Теперь вот познакомили нас с хорошим молодым человеком Яном. У Ренаты становится все больше друзей. И я, и Ната всегда очень ждем вас, – она явно оттягивала то главное, что хотела объявить Изольде. – Я знаю, что вы ищете способ вернуть, – она поправилась, – дать Нате то, чего ее лишила судьба. Видит Бог, как я хотела, как я мечтала об этом. Все это время я думала только о том, как моя девочка увидит, услышит и произнесет первые звуки впервые в своей жизни…
Я сходила с ума, только представляя это. Боже! – она встала. – По ночам мне снилось, я просыпалась оттого, что моя дочь звала меня. Мама, мама, мама…, – она закрыла уши ладонями, она и сейчас слышала этот зов. – Но проходило время и ничего не случалось. Ната все также не видела, не слышала и не говорила.
Она тяжело вздохнула, взяла стакан с водой, залпом опорожнила его.
– Я не смогла отдать ее в интернат. Я не хотела, чтобы моя маленькая девочка, мое крохотное чудо, чувствовала себя ущербной. Ведь она же не может понимать, чего она лишена, если не видит, не знает, не чувствует этого. Значит, она считает, что все такие, как она, рассуждала я.
И тогда я поклялась, поклялась самой себе, что не будет на свете ребенка счастливее моей девочки. Я умру, но сделаю это, думала я., и я начала ее счастливить, – она сглотнула слюну, передохнула.
Изольда не дышала. Она никогда не слышала ничего подобного.
– Я начала с того, что нам говорит без слов. Я хотела, чтобы она выросла знающей мир, но не так, как знаем его мы, а как мир знает нас. Добрыми или злыми, умными или глупыми, веселыми или грустными…
Мы слушали ветер, как музыку, а потом весь день делали ветер. Играли в злой и добрый ветер. Теплый и холодный. Громкий и еле слышный.
– Как играли? – не выдержала Изольда. – Вера, как вы делали ветер?
На порозевшем лице Веры играла улыбка.
– Дули губами на свои ладошки. Сначала она просто открывала ротик, и у нее ничего не получалось. Вернее, сначала я открывала свой, а ее ручки смотрели.
Она оказалась очень понятливым ребенком. Потом играли в солнце. Вернее, как солнце умеет любить. Горячо-горячо, что любое сердечко растопит.
Изольда замирала от восторга.
– Вера, – взмолилась она, – как может любить солнце? Я не могу понять, как можно это сделать? Изобразить.
– Сначала я разводила ее ручонки, чтобы показать, какое оно большое. Ее ротик при этом широко раскрывался. Я даже слышала ее возглас. Она ведь видела только мою голову, да свою прелестную головку, а тут целое солнце. Да еще я ее водила по комнате. Туда-сюда. Она качалась смешно, когда показывала, что сегодня оно еще больше, чем было вчера. А может, это и не солнце было для нее, а что-то еще, ну, не важно…
– А любить, любить…, – подсказывала Изольда.
– Я хватала ее в охапку и горячо прижимала к своему сердцу до тех пор, пока она не сделала со мной то же самое. Я плакала, плакала от счастья. Она умела очень, очень горячо любить, намного сильнее, чем…, чем остальные дети. Я видела, чувствовала это.
Вера передохнула и продолжила.
– У нее были подружки. Намного старше ее. Они ходили за ручки. Они играли в круг. И Ната бегала в этом круге. Иногда ее ловили, или ловила она. Я…умирала от счастья. Она улыбалась, широко распахнув горящие глаза…
Я никогда не могла понять, о чем она думает. Она часами сидела на берегу моря, когда не было палящего солнца. Но я видела, что она что-то слушает и чему-то внемлет.
Время от времени сюда приезжал старый мужчина. Он был в темных очках и с большой окладистой бородой. Он подарил Нате флейту. Он дул ей на ладошку, показывая, что можно по-разному дуть в инструмент. А потом, держа ее за плечико…, дирижировал ее игрой. И я возблагодарила Бога, что играла в детстве с ней в ветер.
Он и потом часто смотрел издали на нее. Печально так смотрел и не подходил.
Все, все любили мою девочку.
Один мальчик научил ее хлопать в ладоши громко, тихо, в такт, а потом плеваться. Я возмущалась сильно. Ругала его, а когда успокоилась, спросила, зачем он это сделал? А он ответил просто. Вы же хотите, чтобы она была как все. А все любят плеваться. Это же здорово! и очень помогает.
Я тогда подумала, что он прав и купила ей семечки. Она сначала их жевала. Вот когда я вспомнила этого мальчика, которому удалось научить ее плеваться. Я совала семечку между ее зубков, надавливала, она меня кусала. Больно, – Вера улыбалась. – Я уже хотела все бросить, пока догадалась про язык. В общем, семечки мы полюбили.
Я потом спросила этого мальчика, как ему так быстро удалось научить Нату плеваться. Он засмеялся и сказал – кто же будет держать во рту всякую гадость?
И вот тут я поняла разницу между мужчинами и женщинами. Это же пропасть, подумала я. Но у Наты не было никого, кроме меня. Во всяком случае, рядом.
Вера подошла к окну. Она смотрела на облака.
– Детство – это было самое счастливое время. Я глядела на это юное создание и понимала, что она счастливее многих, многих детей, что я на верном пути. Не понимая, чего лишен, не можешь от этого страдать.
Вера отошла от окна. Села на кровать. И продолжила.
– Но я пришла в ужас, когда поняла, кого я вырастила. Она никогда ничего не хотела, не просила, почти не плакала, но и не смеялась. Она была как ветер, травинка, теплое ласковое солнышко, кто и что угодно, но не человек…
Вера застонала и продолжала с дрожью в голосе.
– Я, которая мечтала, что наука идет вперед, что когда-нибудь моя бесценная крошечка, кровиночка сумеет все или хотя бы что-то одно, все равно что. Только видеть – это счастье. Только слышать – это тоже счастье. Говорить…, – она осеклась. – Я чуть с ума не сошла, когда поняла, что лишила это безвинное создание большего, чем лишила ее судьба. Я не научила ее ничему. Она не знает букв. Ни одной. Мы не прочли ни одной книжки. Не увидели, как другие дети руками, ни одного рисунка. Она не имеет представления, кто такие папа и мама. Она даже не понимает, что это…
Вера зарыдала. Изольда не могла вымолвить ни единого слова. Она просто горячо обнимала ее. Когда Вера успокоилась, продолжила.
– Я поняла, что я – изверг. Я изуродовала ребенка, человека. И я начала пить. Я пила смертельно, буквально валяясь на полу, но это не помогало. Я не могла остановиться. Вот тогда я начала выть, корчась от боли. Так продолжалось несколько недель.
Благо, что она не слышала, думала я. Но как я ошибалась. Я забыла, что она умеет чувствовать. Она ощущала любое мое состояние. Она стала заботиться обо мне. Нянчиться со мной. Теперь она выводила меня гулять, делала ветер, была солнышком, убаюкивала меня, когда я и так валилась с ног, ритмично прихлопывая меня ладошкой по голове.
И я начала оживать. Я накупила ей игрушек. Сначала кукол. Много. Потом две очень большие и маленькую. Больших кукол я сажала в кружок, а маленькую укладывала ей на ручки и, обнимая ее с пупсом сзади, раскачивалась вместе с нею, заливаясь горючими слезами.
Так мы играли в большую и маленькую. Вряд ли она понимала, что это игра в маму.
Затем я накупила ей заводных машин. Они ездили, она ловила их, когда удавалось, и я услышала, что-то вроде смеха. Я понемногу приходила в себя. Жизнь снова обретала смысл. Я не пила больше ни капли до исполнения ей шестнадцати лет.
И вдруг однажды я проснулась среди ночи от дикого, неописуемого страха. Я не поняла, что мне снилось, но я была смертельно напугана. Я дрожала всем телом. Когда пришла понемногу в себя, я поняла, чего боюсь больше всего. Я боялась людей.
Я была в панике. Я не объяснила моей безвинной девочке, не нашла как объяснить, что надо бояться людей. И я с ужасом осознала, что никогда не смогу сделать это. Она безоговорочно верила всем. Ее брали за руку, и она шагала, куда угодно и с кем угодно. Я сама сотворила это.
Я учила не заходить глубоко в море, в особенности, когда оно показывает, что не хочет никого принимать, поэтому возмущается, бурлит. Я учила не ходить далеко от дома, там опасные дороги. Я показывала, как дрожит в страхе земля, когда по ней едут большие машины. Учила прятаться от дождя…, да много чего еще.
Но я сама подводила ее к людям. Молодым и старым. Ее всегда окружали только добрые люди. Я очень следила за этим. Но, в общем-то, мне это было не трудно. Она сама притягивала только очень добрых, чутких людей. Все любили ее. Любили смотреть, как она «смотрит» на мир.
Но сейчас все по-другому. Мир взрослых – другой мир. Она не понимает его. А я…, я сама не разобралась во взрослом мире тоже.
И вот она уже взрослая девушка. Я вижу, как мужчины интересуются ею, и я в ужасе. Слава Богу, сказала я, что она слепоглухонемая. Они пугаются этого мгновенно. Но…, – Вера зашептала, – вдруг она сама…, я не успею, не смогу…это же природа, она упряма…
– Кто? Ната? – Изольда имела возможность наблюдать несколько лет за девочкой, с разницей в несколько месяцев, и не могла не отметить ее природное приятие мира. Вряд ли она могла уметь упрямствовать.
Вера застыла. Она уже успела забыть, что говорила перед этим. Она стояла, ее уже трясло.
– Да, да. Я панически боюсь людей, – испуганно повторила Вера. – Ната привыкла верить. Она верит всем. Стоит ее только взять за руку, и она пойдет, за кем угодно и куда угодно. Ужас! Я сама всю жизнь, всю жизнь учила ее этому. – Вера обхватила голову руками.
Изольда не выдержала.
– Вера, вы напрасно так казните себя. Ни одна мать не может оградить своего ребенка от несчастья. Ни одна мать не может проторить ему счастливую судьбу даже ценою своей жизни.
Вера замерла. Прислушалась. Изольда еще раз повторила эти слова.
– Вера, – вдруг встрепенулась Изольда, – вы ни разу не закурили! Ведь вы же курите, правда? И очень много. Я видела.
Вера ничуть не смутилась.
– Нет, Изольда. Я могу не курить. Не пить мне сложнее. – Она снова села. – А закурила я, когда Рената увидела. Он проходил целую неделю мимо меня и не замечал этого. Вот тогда я и закурила. Я ведь грешным делом подумала, что он ко мне приехал, пока догадалась, что он навсегда забыл обо мне. А может, и не помнил вовсе.
Я, как только его увидела, сразу подумала, что моим мучениям конец пришел. Я даже смеялась во сне первую ночь. Я ведь все еще ждала его. Надеялась. Мне нужно было на кого-то опереться. Устала я… одна. Я думала, что вымолила его у судьбы…
Вера полезла за сигаретой, но поняла, что сигареты нет, села и продолжила.
– Мое сердце оборвалось, когда он увидел Нату из окна… Я видела, как выпало у него из рук полотенце. Он не заметил этого. Он смотрел на нее, как на чудо. Он умирал, глядя на нее и видя, как Ян бежит к моей девочке. Я не выдержала и отхлестала его ложными подозрениями. Он был в гневе. Как он был красив! Я сама чуть с ума не сошла… во второй раз.
– Вы любили его когда-то?
– Я? Я… я и сейчас люблю его. Он знает. Я ведь и не курю, потому что он не выносит сигаретного дыма.
– Вы сказали ему о своей любви? – удивилась Изольда.
– Нет.
– Тогда, почему вы считаете, что он знает об этом? – недоумевала она.
– Он просил моего согласия, молил меня о возможности подойти к Нате, хотя не догадывался о ее недугах, и мог это сделать, как он блестяще делал, и без меня. Но он счел своим долгом испросить мое прощение, прежде чем коснуться любви. Я сказала ему, что она – это все, что есть у меня. Самое дорогое и родное мне существо. Что она моя… дочь.
Я была в ужасе, я хотела, чтобы он остановился, я понимала, что он может ненароком обидеть мое дитя. Но он был глух к моим словам.
Он сник и испугался всего на секунду, услышав, что она моя дочь, но потом он забыл обо всем на свете и молил встречи с нею, одновременно прося, вымаливая у меня прощения…
Я испугалась еще больше. Я готова была растоптать, стереть его с лица земли, но я не могла, не могла теперь остановить его. Он уже стоял и был в одном порыве. Я знала, знаю его. Он ничего не боится. Как психопат. Он всегда был таким.
И тогда я решила назвать ее имя. Я знала, что это остудит его. Но я представления не имела как. Я кричала, не помня себя, как он может любить ее, если он даже не знает, как ее зовут. Он был уже почти не здесь, когда я произнесла ее имя…
Вера встала. Заходила по комнате. Остановилась.
– Он… был, словно ранен. Вот, когда в кино показывают, что человек убит, но еще не понимает этого…
Я видела реакцию мужчин, влюбленных в мою девочку, узнававших о ней правду. Они цепенели, мрачнели, смущались, краснели, покрывались пятнами…, но это было что-то другое. Я не поняла. Я не смогла ничем помочь ему. Я говорила, пыталась объяснить что-то, но он не слышал, не видел, не понимал…
Он был, словно пьяный, нет, словно оглушенный…, я привела его в номер. Это было тихое помешательство, тогда подумала я. Я оставила его одного. Он закрылся на ключ. Я слышала. Я ушла. Ночь стала для меня кошмаром.
– Вы думали о нем? – Изольда с состраданием глядела на измученную, смертельно уставшую, но далеко не старую, а молодую женщину, которая давно поставила на себе крест.
– Нет. Ната стонала. Во сне.
– Как стонала? – не поняла Изольда.
– Тихонечко и дышала прерывисто.
– Вы думаете, она что-то чувствует… к нему? Я имею в виду, она чувствует, что кому-то плохо. Чувствует через вас.
– Она же его не знает. Как она может чувствовать, что плохо тому, кого она не знает? – Вера почти стонала.
– Но ведь он думает о ней, а она может улавливать мысли, которые мы не можем ощущать, – рассуждала Изольда.
– Вы так считаете? – Вера задумалась.
Она вспомнила, как Ната, бегающая по зеленой траве неожиданно остановилась, и личико ее было направлено туда, где стояли они. Она тогда подумала, что она почувствовала, что на нее смотрит мать, но ведь первым на нее смотрел Ренат.
– Да, да…, может быть, все может быть, – словно в тумане соглашалась Вера. – Но я не понимаю, что с Ренатом?
Она взглянула на Изольду и поняла, что Изольда сама мучительно ищет ответ на этот вопрос.
– Они оба никого не подпускают, – вдруг испуганно зашептала Вера. – Он оградил себя немой стеной, а она…, она толкает, отталкивает всех от себя. И Яна, и меня…, она толкается… Никто не учил ее этому.
– Вера, присядьте, отдохните. – Изольда встала. Начала не сразу. – Я должна открыть вам правду. Я встречалась с профессором…, ну, не важно, с кем. Он отказался делать операцию. Наотрез. Он сказал, что я сама скоро перестану и видеть, и слышать и без его вмешательства. Я слишком древняя, Вера, чтобы могла что-то передать в дар этому несчастному дитя.
– Вы?! – Вера задохнулась. – Вы хотели пожертвовать собою?! Я никогда, никогда не допустила бы этого!
Изольда подошла к ней поближе.
– Вы, Вера, и не узнали бы об этом никогда. Я ведь хотела отдать всего по одному органу. Бедная девочка, зачем ей то, что скоро снова отомрет? Но дело не в этом. Далеко не в этом, моя дорогая Вера. Профессор, которого все считают сумасшедшим, открыл мне великую тайну.
Он сказал, что Бог знает, что делает. Что Бог никогда не лишает всего. Он видел, какие аномальные явления скрываются в организме человека, как организм приспосабливается к тому, что ему дано от природы, то, что не терпит вмешательства извне и кончается летальным исходом, если сделать так, как у других, как у всех.
Кто сказал, говорил профессор, что нужны все органы? Разве мало на свете людей, которые не видят и не слышат, имея чудесное, исключительное зрение и абсолютный слух. А некоторые говорят так, что лучше бы онемели.
Вам хорошо рассуждать, ответила я, имея все. Все не имеет ни один человек, возразил он. И вдруг остановился. Он взял меня за руку и сказал, что может мне все-таки назвать одного человека, который счастлив более чем кто другой.
Я замерла. И он сказал, что это… ваша девочка, сказал он. Если вы, конечно, сами не посеете в ней сомнения.
Я еще приходила в себя, когда он продолжил о себе. А я, просто сказал он, могу умереть в любой момент, потому что у меня не свертывание крови. Но и это мелочь по сравнению с тем, что я не могу быть… отцом. Я так и умру навеки, не оставив на свете ни одной своей кровиночки. От самого безобидного нечаянного маленького пореза, укола я просто роняю кровь по капельке на землю, потом струйку, иногда мне не хочется ее останавливать…
Изольда смолкла, глубоко задумалась. Вера сидела растерянной.
– Если хотите, я увезу ее с собой, – прервала молчание Изольда.
Вера испуганно смотрела на старенькую седую женщину, принявшую глубоко в сердце ее горе.
– Я уже давно хочу отойти от дел, – продолжила она. – Я богата, вы знаете. Я оставлю завещание, за ней будет уход, присмотр и после моей жизни. У нас с этим строго. У меня есть личный врач. Не один.
– Я умру без нее, – откликнулась Вера. – В тот же день.
– Хотите, я заберу вас обеих? Простите, что мне сразу не пришло это в мою старую бестолковую голову. Я просто подумала, что вы так молоды, вы еще сможете иметь настоящую, крепкую семью, детей…, – Изольда осеклась, увидев, как Вера съежилась.
– Вера, я старая, больная, вздорная старуха. Я не знаю, что я могу сделать для этой маленькой славной девочки. Я просто вижу, что за эти три года она стала необыкновенно хороша. Настоящая повелительница человеческих сердец – воплощение мечтаний. Она завладевает всеми, кто только однажды видит ее.
Вера, я не знаю, как вам удалось это, но, по-моему, вы вырастили такой цветок, которого не было на всем белом свете. Он благоухает на всю округу, горит, как перо жар-птицы и все тянут руки к нему, если не сорвать, то хотя бы дотронуться, чтобы ощутить всю прелесть его благоухания.
Она словно спустилась с небес, чтобы через какое-то время, улететь снова, но оставив неизгладимый след любви, доброты, чистоты, счастья в людях, человечестве.
Это небесное создание покорило меня навеки. Это она научила меня слушать мир, по-новому чувствовать музыку, видеть сердцем. Если бы она умела сказать, я бы хоть немножко смогла объяснить то, что не умею выразить, ни по-русски, ни по-итальянски. Я ведь, Вера, безумно любящая Россию, волею судьбы большую часть жизни провела в Италии. Сколько Нате было лет, когда я увидела ее впервые?
– Четырнадцать полных лет.
– Четырнадцать, как…, – она не стала продолжать. – Какое счастье, что ей всего семнадцать. Или уже больше?
– Ренат приехал точно в день рождения Наты. В день ее восемнадцатилетия. Я посчитала это знаком.
– Вера, я так и не смогла понять, что так убило Рената?
– Имя. Ее имя. Больше он ничего не слышал и не видел.
– Вера, я, может быть, что-то не понимаю, но нет имен – убийц.
– Для него есть, – утверждала Вера. – Он всю жизнь ненавидел свое имя. Он всегда назывался по фамилии и хвалился ею. Произносил фамилию и нагло, в глаза ухмылялся. А когда вообще расходился, то говорил – Кто не будет Бурой, будет круглой дурой. И заливался счастливым смехом.
– Он что, был совсем мальчишкой, когда вы встретились?
– Это я была совсем девчонкой. Младше его на четыре года. Шестнадцать только исполнилось. А он мне казался очень и очень взрослым. Я, как увидела его, так и потеряла все. Все. На второй день, точнее ночь. Он ночью совсем другой. Тихий, нежный, возвышенный, но только очень печальный. Три месяца счастья. Он тут на работу устроился и продолжил отдых. Хватка у него была мертвая. И голова отлично работала, я слышала от взрослых. Гордилась им.
А потом он уехал в один миг, а я осталась беременная. А тут сестра моя приезжает. С ребеночком на руках. Как повалилась на кровать, заголосила.
Мы ей тише, ребеночка напугаешь, а она еще больше заливается. Мама, как узнала, сразу заболела. Потом сестра…, ну, в общем, нет у меня больше никого. Мама после несчастья с сестрой так и не встала. У меня случились преждевременные роды в шесть месяцев, мой ребенок погиб…
Изольда невольно вскрикнула.
– Так это ребенок вашей сестры? Это ее дочь?
Вера не слышала, она была там, в том тяжелом для нее времени.
– Врачи сказали, что мне больше никогда не родить. Я жить не хотела, но девочка…, я, думаю, что она мне на счастье послана. А то весь род наш так и вымер бы. Вот я и решила назвать ее по-новому, чтобы у нее жизнь заново началась.
Но я так страдала без Рената…, я и своего ребеночка хотела назвать Ренатом, если мальчик. Ну, а если бы родилась девочка…, – она тяжело прерывисто вздохнула.
Изольда не прерывала ее.
– Я думала, что так он будет словно рядом с нами. Вроде как я не одна. Услышит о нас, узнает сразу и приедет к нам.
Он ведь, когда имя спрашивал, как чувствовал что-то. Я не знала, что он влюбился. Я думала, он не умеет любить. Он так и сказал, прямо, впервые влюбился. Это было правдой. Я видела, что это правда, но не хотела верить. И потом, он ведь любил другую, у которой он думал, есть все.
Мне бы сразу сказать, какая у нас беда, а я хотела, чтобы он понял, как она мне дорога, что я назвала их одинаково. Чтобы он тоже дорожил ею, как я. А он, как услышал ее имя, так и не реагировал больше ни на что. Если бы я знала, я бы…
Изольда не выдержала.
– Как? Как вы назвали ее имя? – она заподозрила, что что-то не знает.
– Как по паспорту, – ответила Вера. – Я еще его тогда спросила – Ренат, ты хочешь знать ее имя? И назвала.
Изольда теряла терпение.
– Какое имя по паспорту у Наты?
Вера вскинула удивленные глаза. – Она Рената. Рената Витальевна …Витольская.
Изольда невольно ахнула. Конечно, конечно, Рената. Вот почему ей было знакомо имя молодого человека. Но она и тогда не могла запомнить, как зовут девочку, путалась. И она стала называть ее уменьшительным именем. Ната.
Тем временем Вера продолжала.
– Виталий Витольдович регулярно присылает деньги. Он за границей. Никогда не приезжает. Это он дал письменное согласие, чтобы я переменила имя. Она была около года Наталья Витальевна. Тоже Ната. Я каждые шесть месяцев посылаю ему фотографии его дочери.
Что случилось с Изольдой, Вера поняла не сразу. Она заходила по комнате. Никак не могла успокоиться. Она все поняла. Поняла, почему Ренат потерял дар речи. Изольда говорила сама с собой вслух.
– Ян велел Ренату поискать своих, якобы рожденных по его неведению детей, – вспоминала она. – Вера называет Нату дочерью. А потом, сама того не желая, ее именем дает ему понять, что девушка, в которую мужчина впервые в жизни влюбляется, его дочь. Ренат отказывается этому верить. Он не желает ни видеть, ни слышать, ни знать этого. Он полюбил девушку, он в ужасе, что она его родная дочь. Поэтому он на грани, на грани помешательства. Он должен принять или с ума сойдет.
Вера вскрикнула.
– Что принять? – она задыхалась. – Это не его дочь. Она не дочь ему! – Вера была в ужасе.
Изольда метнулась на балкон. Заглянула через стену на балкон Рената. Он был пуст. Рената не было. Она подождала немного и пошла обратно. Она зашла к себе в номер. Она понимала, что все разрешилось. Все встало на свои места, но стало еще запутаннее.
Теперь уже было два человека, которым нужна была помощь. Но, какая? Изольда осмотрелась. Веры нигде не было. Изольда выглянула наружу.
Вера и Ян бежали по коридору. Изольда окликнула их.
– Рената сбежала! Рената сбежала! – раздался перепуганный крик Веры на весь коридор.
Изольда ахнула. Она все еще стояла, не понимая, что предпринять, когда увидела, что дверь соседа приоткрылась, и он, как пьяный, держась за стену, шагал нетвердыми шагами.
Изольда метнулась к нему. Попыталась помочь. Он замычал, отталкивая ее руку. Но он был рад видеть ее. Она заметила это. Тогда она неожиданно для себя произнесла:
– Кто не будет Бурой, будет круглой дурой!
Он остановился, застыл. Она снова повторила. Быть может, она не запомнила слова.
– Кто не станет Бурой, будет полной дурой! Круглой…, толстой…, просто дурой. – Изольда совсем запуталась.
У него промелькнуло что-то вроде вымученной улыбки.
– Если бы я была… эдак помоложе, я бы стала, хоть серо-буро-вишневой, хоть в крапинку, только твоей. Только Бурой. Навсегда! И только бы смерть тогда разлучила нас.
Она протянула свою руку, он – свою. Что говорить, Изольда всегда повелевала мужчинами. Это было одним из ее главных качеств, но это было ничто по сравнению с тем, как они сами желали этого. Мало кто мог отказаться от той высоты, на которую она с удивительным изяществом возносила прекрасный сильный пол.
Неспешно идущая пара по берегу производила странное впечатление. Он высокий, несмотря на осунувшееся бледное лицо, красивый, атлетического телосложения, еле передвигал ноги, она, изящная, воздушная, слегка касалась ногами песка. Казалось, подуй посильнее ветерок, и она взлетит.
Изольда не могла прийти в себя, что девочка пропала. Она сильно переживала за нее, но что-то подсказывало ей, что она не должна убежать далеко. И не потому, что она не видит, потому что все другие ее должны заметить.
Как сказала одна вечно опаздывающая женщина, зачем покупать часы, если они есть у других?
«Давненько меня не посещали глупые мысли», – думала про себя Изольда и отдыхала, отдыхала от измучивших ее вконец умных.
Они прошли недалеко, присели. Теперь Изольда ухаживала за беспомощным Ренатом.
Она взглянула на море. За те несколько шагов, которые они проделали, море менялось прямо на глазах. Отдыхающие спешно покидали берег. В море уже нельзя было купаться. Волны накрывали с головой, угрожающе шумели.
И тут Изольда испугалась. Люди расходятся. Девочки нет. Море она не слышит. Волна сметет ее в долю секунды. Изольда вскочила. Она заметалась между Ренатом и Ренатой. Она понимала, что не может выбрать.
Ренат, который теперь больной, почти ребенок, и Рената. Ренат или Рената? И вдруг ее осенило. Сначала мысль ей показалась сумасшедшей, но потом она уже не могла ни о чем думать.
«Рената ищет Рената, она ищет его, а он ждет ее…», – Изольда уже не сомневалась в этом.
Она повелела Ренату не сходить с места, он сидел далеко от моря, и пошла по берегу, высматривая девочку. Сначала она оборачивалась, проверяя, не ушел ли Ренат, потом ускорила шаги.
Море неистовствовало.
Изольда решила пройтись в противоположную сторону. Она вернулась. Когда она подходила к тому месту, где должен был сидеть Ренат, его не было.
Изольда схватилась за сердце. Она со страхом обернулась к бушующему морю и увидела, что Ренат, страшно шатаясь, на руках выносит…Ренату…
Она была на берегу в двух шагах от них. Сидела комочком спиной к морю в большой соломенной шляпе Изольды, а потом, когда берег опустел, развернулась и направилась к морю, думая, что домой, шляпу сдуло…
Ренат стоял на коленях и крепко прижимал испуганную девочку к своей груди, она обвила его шею тонкими ручонками и притихла.
Сзади к ним подбегали запыхавшийся Ян, заплаканная Вера. Разбушевавшийся ветер заглушал их крики, неистовствовал, пытаясь сорвать с них одежду, песок застилал глаза…
Изольда преградила им дорогу…
Обуяно волненьем море не шутя,
Оно видало много горя,
Качает на руках Ренат свое дитя,
И эта горесть каплей пала в оной доле…
Глава 3
Прости, сестра! Прости, любимая Рената!
Одна лишь в том моя греховная вина.
Но ты, дитя любви, ни в чем не виновата!
И кару вечную лишь я одна нести должна
Рената теперь жила в номере Рената, Вера достала еще одну кровать. Они почти не расставались. Он кормил ее из своих рук фруктами. Она открывала ротик и ела, как маленькая. Он не мог наглядеться на нее. Он сам расчесывал ей волосы, заплетал косу. Сначала у него ничего не получалось, он вел девушку к Изольде. Изольда показывала ему, как это делается.
Рената все время искала его руки, находя, ощупывала их и улыбалась. Она быстро освоилась в его номере. Ухаживала за цветами, поливая их из лейки, которую предусмотрительно приготовила Вера.
Вера почти не заходила к ним. Или заходила, когда они уходили из номера. Убиралась, приводила все в порядок. Затем шла к Изольде.
Она лила горькие слезы. Не понимала, чем все это может закончиться. Панически боялась сказать Ренату правду.
Она столько лет сама мечтала об отце для Ренаты. Мало ли неродных отцов у детей. Чем ее крошечка хуже, думала Вера. И она возблагодарила судьбу, что Рената растет счастливо и с одной матерью, потому что просто не представляет, что для полного счастья ей нужен еще папа. Но Вера слишком поздно поняла, что у Ренаты не было и матери, что Рената не осознавала, с кем она рядом.
Иногда Вера не могла понять, что о самой себе знает девочка? Она думала о том первобытном времени, когда люди не имели слов, когда не было ничего, ни книг, ни картин, ни знаний. Жили же они просто безо всяких понятий.
Сердце ее останавливалось, когда она думала, в какое время вовлекла дочь. И то же сердце громко стучало от переполнявшего счастья, когда она видела блаженно растущего удивительно славного ребенка.
Если раньше Вера не слишком размышляла о ее будущем, то, когда девочка превратилась в девушку, она в ужасе, держась обеими руками за голову, думала, что будет дальше с ее ненаглядной доченькой.
Единственно, что Рената умела делать, восхищать собою окружающих, и немного играть на флейте. Но она же не кукла, чтобы ею любовались. Она – человек. У нее есть все органы чувств, которые развиты намного, намного сильнее, чем у любого другого человека.
Но, что она будет делать со своими высоко развитыми чувствами? Кто оценит это воздушное, неземное создание…
Теперь, оставшись одна в доме, Вера по ночам скулила.
Изольда не смогла убедить Веру открыться. Ренат не разговаривал. Он ни на кого не реагировал, кроме своей Капельки. Он был счастлив и безумно несчастлив одновременно. На него было больно смотреть. Всю свою мужскую любовь он переносил на отцовскую.
Он завалил Ренату игрушками. Купил детскую коляску. Настоящую. Туда посадил огромную куклу. Они катали ее по берегу моря. Можно было с ума сойти, глядя на них.
Сам того, не осознавая, он воплощал свои разбитые мечты.
Вера не выдержала и написала письмо отцу Ренаты. Она сообщала, что в судьбе его дочери происходят большие перемены, она не уточняла, какие именно, но просила откликнуться, чтобы иметь возможность испросить совета.
Она ждала. Но ответа не последовало.
Изольда не выдержала. Она велела Яну попробовать раздобыть документы Ренаты. Она отвлекала Веру, а Ян тщетно пытался обнаружить свидетельство о рождении девочки или ее паспорт.
Потом Изольда вспомнила, что у нее имелась ксерокопия паспорта, которую для нее делала Вера.
Подкараулив, когда Ренат и Рената сидели вечером, бок о бок, обнявшись, на балконе, Изольда пригласила Яна выйти на ее балкон. Они сидели и тихо беседовали в расчете на то, что Ренат услышит их. Они говорили для него.
– Ян, ты принес документы Ренаты?
– Да, мадам. Я отксерокопировал ее паспорт. Он у вас на тумбочке, мадам. Еще нужно свидетельство о рождении. Вера Константиновна принесет его сама.
– Спасибо, Ян. Нам надо готовиться к отъезду. Я велела Вере собирать вещи девочки.
– Но, мадам, к ней должен приехать ее отец. Он должен приехать со дня на день.
– Да, я знаю. Виталий Витольский регулярно присылает дочери алименты. Теперь должен приехать сам. Он очень заботится о своей дочери. Он благодарен Вере, что она воспитывает ребенка своей безвременно погибшей сестры.
Изольда спиной почувствовала, что Ренат выглядывает из-за стены. Они специально с Яном сели так.
– Да, мадам, Вера Константиновна называет Ренату своей кровиночкой. Родной дочерью.
– Ты не знаешь, Ян. Но Вера, когда была очень-очень молоденькой, и ей было всего шестнадцать лет…
Изольда застыла. Ренат стонал.
– Что, мадам? – Ян не слышал стона.
– Она очень хотела ребеночка. Вот и взяла ребенка сестры, когда с той случилось несчастье. Ян, ты не хочешь прогуляться?
– Да, мадам. Очень.
– Мы погуляем минут двадцать, а потом я буду спать мертвецким сном.
Уходя, Изольда оставила дверь незапертой. Когда она возвратилась, ксерокопия паспорта исчезла.
Но ничего не изменилось. Ренат боялся поверить. Он ходил, как тень.
Теперь он не обнимал девочку. Она тянулась к нему, а он всячески отстранял ее дрожащие руки. Рената садилась на кровать и сидела маленьким свернутым комочком. Она перестала кушать, она выплевывала еду и отталкивала от себя всех.
На следующий день она заболела. Рената горела огнем. Выплевывала лекарство. Изворачивалась, когда ей делали уколы. Ренат был непоколебим. Он заворачивал ее в одеяло и качал до тех пор, пока она засыпала. Болезнь отступила. Он снова кормил ее из своих рук.
Ренат одичал, никого не подпускал ни к девочке, ни к себе.
– Вера, ну, что ты делаешь? Чего ты боишься? – нервничала Изольда, не находя слов. – Только ты можешь убедить его в том, что это не его дочь. Он поверит тебе.
– Зачем? Зачем ему знать это? – Вера была непреклонна. – У Наты никогда не было рядом отца. Пусть она побудет немножко, еще немножко ребенком. Она совсем дитя. Ей рано. Ей рано взрослеть… она еще совсем, совсем ребенок!
– Вера, это величайшее счастье, что он не отец ей. Ей не нужен теперь отец! Даже ее родной отец понял это! – пыталась убедить Изольда.
– Ее родной отец не хочет знать ее! Я написала ему! Он не ответил. Пусть у Ренаты будет отец! Я поклялась, что моя дочь, моя крошечка будет счастлива. Я поклялась, что она будет счастливее других! И я не отступлюсь, ни за что на свете!
Изольда поняла, что ей не переубедить Веру, она догадывалась, что Вера просто не может еще раз потерять Рената. Но Ренат! Что будет с Ренатом?
Изольда с ужасом думала, что произойдет с ним, если Рената ночью просто ляжет с ним рядом в одну постель. Природа сделает свое…
В одну секунду он потеряет голову, потом, какая правда одолеет верх?
Она пыталась найти свидетельство о рождении девочки. Но ни Яну, ни Изольде так и не удалось это. Изольда сама засомневалась, не лжет ли Вера? А вдруг Рената все-таки ему дочь? Изольда не могла ни к чему прийти.
Теперь она корила себя в том, что не поинтересовалась раньше биографией девочки. Она никогда не видела ни одного из ее документов. Единственным желанием Изольды было помочь больному ребенку. Она хотела всей душой лишь одного, возродить к жизни беспомощного, загубленного эгоистической любовью своей матери человека.
Она боялась опоздать. Изольда ворвалась в номер к Ренату.
Рената сидела у стола и отстукивала ладошкой ритм. Рената не было.
Изольда села и стала рассматривать девушку. Она пыталась обнаружить черты, характеризующие ее родителей. Но чем больше она вглядывалась, тем больше путалась. Она попыталась поискать на ее теле родинки. На видимой части она не нашла ни одной. Тело девочки, покрытое загаром, было безукоризненно, как и ее точеная фигурка.
Вера была слажена тоже хорошо. Но лицо ее было отекшим, а тело слегка оплывшим. Трудно было представить ее такой молоденькой, в каком возрасте была Рената. Но потом, вспомнив, что мать девочки по рассказу Веры была ее родная сестра, Изольда потеряла всякую надежду удостовериться, в чем-либо.
И все-таки девочка была под другим отчеством. Она была Витальевна.
Изольда вздрогнула, когда вошел Ренат. Увидев Изольду, он нахмурился, прошел к столу и положил принесенные им коробки. Изольда заинтересовалась. Прошло немного времени, и в руках Рената оказалась мягкая глина. Он скомкал ее и дал в ладошки девочке. На ее лице появилось легкое недоумение. Она мяла при помощи его рук глину и не могла понять, что от нее требуется. Она отдернула свои руки и принялась перекидывать глину из одной ладошки в другую. Роняла и искала руками. Ей было весело.
Тогда он сел рядом и вылепил из глины свою ладонь. Примерил, она совпадала. Он «показал» ей свою ладонь и вылепленную из глины. Она от удивления открыла ротик. Он дал ей глину. Она встала из-за стола и села на пол. Она ощупала свою ступню и в считанные секунды вылепила такую же. Ренат был счастлив.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/nadezhda-allanskaya/kapelka-istoriya-lubvi/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения